Юрий Непринцев.
"Отдых после боя".
1955.
Ученика И. И. Бродского Юрия Михайловича Непринцева (1909-1996) до 1951 года никто не считал сколько-нибудь приметным художником. И вдруг он стал популярен, знаменит, богат, обласкан властью, его сделали профессором Института им. Репина, выпустили за границу. Произошло это благодаря колоссальному успеху его картины «Отдых после боя», выставленной на осенней выставке 1951 года. Сразу отметим, что причиной оглушительного успеха был совсем не талант художника. Тут было нечто другое – удача, чутьё, умение творца уловить и выразить на полотне некую назревшую художественную потребность общества. И Непринцев, почувствовав приближение минуты славы, заспешил.
Как вспоминает современник, художник понимал недостатки своей картины, но на совет товарища ещё поработать над ней отвечал: «Да, я это знаю, но я чувствую, что мне надо её выставлять сейчас». И не прогадал. Картину выдвинули на «сталинку» третьей степени, но сам Сталин, перечеркнув имена всех других кандидатов, оставил в списке только фамилию доселе безвестного доцента: «Непринцеву – Премию I степени!». Репродукции картины миллионными тиражами разлетелись по стране. Для советского художника тех времён Сталинская премия, да ещё первой степени – больше, чем сейчас для иных Нобелевская: это жизнь! огромные деньги (100 тысяч рублей), звания, почёт, квартира в центре города, машина, выгодные заказы, а главное, относительная личная безопасность – сталинского лауреата уж так запросто в «марусю» (так называли тюремные машины) не затолкаешь и на Шпалерную, в изолятор ГБ не отвезёшь!
Естественно, что на долю счастливчика вместе с премией досталась и чёрная зависть коллег, отравившая ему жизнь. Даже в некрологе Непринцева (1996) присутствуют странные, на первый взгляд, слова: «Юрий Михайлович Непринцев до конца жизни остался на своей Голгофе всенародной любви, всесоюзной известности. Он взошёл на эту Голгофу, не обращая внимания на недооценку своего творчества коллегами, несмотря на чужую зависть». Может быть, «Голгофа» Непринцева состояла в том, что на вершине своей славы, будучи избранным в 1953 году в члены-корреспонденты Академии художеств, он 17 лет «подавал» на академика, а товарищи его дружно проваливали «выскочку». Фельдмаршал от живописи Б. В. Иогансон, сам получивший за год до Непринцева свою вторую «сталинку» (за картину «Выступление В. И. Ленина на Третьем съезде комсомола»), шипел: «Вот Непринцев написал шинели, а голов-то нет». Впрочем, сомнения в достоинствах картины были всегда, и один из друзей художника в статье о нём (1999) признаётся: «Живопись картины Непринцева была, конечно, скромной, и поэтому у некоторых художников не вызывала восторга», да и после этого Непринцев выставлял много работ, но «такого успеха не последовало».
Но успех «отдыха» не был случаен – ведь картина понравилась не только Сталину, но и народу, ибо скромный Непринцев воплотил, «материализовал» для миллионов людей образ незабываемого и любимого всеми героя поэмы Твардовского «Василий Тёркин». В наградном списке лауреатов премии 1952 года под первым номером значился: «Непринцев, Юрий Михайлович – за картину «Отдых после боя» (1951) (по поэме А. Т. Твардовского «Василий Тёркин»)».
Конечно, на пути этой «материализации» перед художником стояли серьёзные трудности. Прежде всего не было ясно – каким же мог быть Тёркин? Твардовский в своей поэме говорил о нём одновременно просто и туманно:
|
Тёркин – кто же он такой? |
Из такой характеристики «каши не сваришь». Кроме того, у Непринцева был талантливый предшественник, график О. Г. Верейский, который по просьбе Твардовского работал над образом Тёркина ещё во время войны.
Он-то и иллюстрировал первые издания поэмы, при этом долго искал модель для Тёркина. Верейский выполнил десятки портретов солдат, но чего-то в них для образа Тёркина не хватало. «Я, - шутил Верейский, - оказался в ролм Агафьи Тихоновны из гоголевской «Женитьбы»». И вот однажды он увидел поэта из армейской газеты Василия Глотова: «С пронзившим меня радостным чувством я вдруг узнал Тёркина в Василии Глотове». Твардовский одобрил «прозрение» художника. «Портрет» Тёркина появился на обложке книги.
Однако Непринцев при всём старании не смог уйти от образа, столь удачно найденного Верейским. Позже Непринцев писал: «За годы войны я много раз встречал живых Тёркиных, умевших в трудную минуту подбодрить, развеселить товарищей шуткой, острым словом, а в деле показать пример подлинного мужества, находчивости и героизма. Так из характерных черт разных людей, из многих фронтовых встреч сложилось и моё представление о Василии Тёркине – простом советском человеке, герое Великой Отечественной войны». Возможно, Непринцев и не лукавил: он действительно искал, но образ уже был найден Верейским и оказался типичен и в то же время неповторим, как «Чёрный квадрат» Малевича.
Так или иначе, но и в набросках, и на картине Непринцева солдат в центре с красным кисетом – вылитый Тёркин Верейского.
И всё же картина Непринцева сразу же затмила рисунки Верейского. И не только благодаря Сталинской премии. При всех замеченных коллегами недостатках, Непринцев умело построил композицию (как тут не вспомнить репинских «Запорожцев»!), придал каждому персонажу индивидуальность и даже сочинил рассказы о героях своего полотна. Доверчивым слушателям он говорил, что в солдате, сидящем справа от Тёркина, он увидел крестьянина-новобранца, только что побывавшего в первом бою. Для него шутка Тёркина – своего рода терапия, благодаря которой он забывает о своём страхе. Стоящий за спиной Тёркина блондин в шапке набекрень – это соперник Тёркина.
«В прошлом – рабочий, комсомолец, любимец девушек, первый парень на заводе, он смел, находчив, здорово воюет, сам мог бы рассказать не хуже Тёркина. Тем не менее он слушает его хотя и чуть снисходительно, но всё же поддаётся очарованию рассказа».
А в солдате, который держится левой рукой за правую щеку, художник изобразил самого себя.
Словом, картина Непринцева не просто «оживила» Тёркина, а ввела его в некий военно-бытовой контекст и стала литературной, «рассказываемой». А для простых душ это в искусстве важнее всего. Недаром долгие годы миллионы советских школьников сосредоточенно грызли ручки-вставочки и писали по прикреплённой к доске репродукции картины сочинения.
Высокая награда принесла художнику не только славу, но и проблемы. Осенью 1952 года его срочно вызвали в Кремль, где Маленков, выполняя волю вождя, приказал Непринцеву немедленно сделать копию картины, которая к тому времени уже находилась в Третьяковской галерее. Копию предполагалось повесить в Большом Кремлёвском дворце. С Непринцевым разговаривали как с крепостным художником: «Так вот, вам оказывается доверие, и вы берёте на себя огромную ответственность, времени отпущено максимум два месяца. Что вам нужно для работы?». С трудом удалось убедить начальников отпустить на создание копии полгода. А дальше всё просто: «Перевод по клеткам рисунка при увеличении изображения и подмалёвки были сделаны двумя молодыми копиистами, а затем я принялся сам прописывать каждый кусок холста».
Картина была закончена в срок, её повесили в Кремле уже после смерти Сталина. Но художника снова вызвали в столицу, и министр культуры П. К. Пономаренко, стоя перед полотном, важно выговаривал Непринцеву: «Есть мнение, что надо кое-что поправить в картине – это мнение правительства… видите ли прищуренные от смеха глаза, где-то не видно зрачков…». Известно, что вкусы вождей не обсуждаются, и художник спешно что-то поправлял… Вскоре тот же Пономаренко вновь вызвал Непринцева и объявил ему, что картину из Третьяковки подарили Мао Цзедуну на 60-летие китайского вождя и художнику «предстоит написать для Третьяковской галереи новую картину на эту же тему и в той же композиции».
К той копии, что повесили в Кремле, не допустили. «Пришлось мне, - вспоминал Непринцев, - писать совсем новую картину, руководствуясь памятью, фотографиями, репродукциями и этюдами, вводить новые персонажи вместо тех, что были в оригинале». И всё это время Непринцев горевал об уехавшем в Пекин оригинале: «Да и кому она нужна в Китае?». А ведь зря убивался: во всех китайских энциклопедиях сегодня упоминаются только два русских художника: Репин да Непринцев. А роль Китая в мире растёт…
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка.». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
